Неточные совпадения
Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль о том, что в браке главное дело любовь и что с любовью всегда будешь счастлив, потому что счастье бывает только в себе самом. Егор внимательно выслушал и, очевидно, вполне понял мысль Левина, но в подтверждение ее он привел неожиданное для Левина замечание о том, что, когда он
жил у хороших господ, он всегда был своими господами доволен и теперь вполне доволен своим
хозяином, хоть он Француз.
Видно было, что
хозяин приходил в дом только отдохнуть, а не то чтобы
жить в нем; что для обдумыванья своих планов и мыслей ему не надобно было кабинета с пружинными креслами и всякими покойными удобствами и что жизнь его заключалась не в очаровательных грезах
у пылающего камина, но прямо в деле.
— Меня к страху приучил
хозяин, я
у трубочиста
жил, как я — сирота. Бывало, заорет: «Лезь, сволочь, сукиного сына!» В каменную стену полезешь, не то что куда-нибудь. Он и печник был. Ему смешно было, что я боюсь.
— Ты
хозяин, так как же не вправе? Гони нас вон: мы
у тебя в гостях
живем — только хлеба твоего не едим, извини… Вот, гляди, мои доходы, а вот расходы…
Потом сказали мы
хозяевам, что из всех народов крайнего Востока японцы считаются
у нас, по описаниям, первыми — по уменью
жить, по утонченности нравов и что мы теперь видим это на опыте.
Хозяева,
у кого
жил, тоже одобрили.
Домой, то есть в дом тех
хозяев,
у которых
жил ее покойный отец, она являлась примерно раз в неделю, а по зимам приходила и каждый день, но только лишь на ночь, и ночует либо в сенях, либо в коровнике.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней
проживали 16 китайцев и 1 гольдячка.
Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать
у себя в фанзе. Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и стал шуметь.
Год проходит благополучно. На другой год наступает срок платить оброк — о Сережке ни слуху ни духу. Толкнулся Стрелков к последнему
хозяину,
у которого он
жил, но там сказали, что Сережка несколько недель тому назад ушел к Троице Богу молиться и с тех пор не возвращался. Искал, искал его Стрелков по Москве, на извозчиков разорился, но так и не нашел.
Отбывшие срок учения делались мастерами и мастерицами и оставались
жить у своих
хозяев на грошовое жалованье.
А какие там типы были! Я знал одного из них. Он брал
у хозяина отпуск и уходил на Масленицу и Пасху в балаганы на Девичьем поле в деды-зазывалы. Ему было под сорок,
жил он с мальчиков
у одного
хозяина. Звали его Ефим Макариевич. Не Макарыч, а из почтения — Макариевич.
Пахотные участки показаны в подворной описи
у всех
хозяев, крупный скот имеется
у 84, но тем не менее все-таки избы, за немногими исключениями, поражают своею бедностью, и жители в один голос заявляют, что на Сахалине не
проживешь «никаким родом».
Хозяев 28, и все они
живут семейно, кроме каторжной Павловской, католички,
у которой недавно умер сожитель, настоящий
хозяин дома; она убедительно просила меня: «Назначь мне
хозяина!» Трое имеют по два дома.
Тут все в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение; родители с детьми — за то, что дети хотят
жить своим умом; дети с родителями — за то, что им не дают
жить своим умом;
хозяева с приказчиками, начальники с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил
у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Так караван и отвалил без
хозяина, а Груздев полетел в Мурмос. Сидя в экипаже, он рыдал, как ребенок… Черт с ним и с караваном!.. Целую жизнь
прожили вместе душа в душу, а тут не привел бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где
у него ум-то был?
Поджидал все почту, но нет возможности с хозяином-хлопотуном — он говорит, пора отправлять письмо. Да будет так! Salut! Еще из Тобольска поболтаю, хоть надеюсь до почты выехать. Долго зажился на первом привале, лишь бы вперед все пошло по маслу. [В Тобольске Пущин
жил у Фонвизиных.]
— Да; но кто же ваш
хозяин?..
у кого вы здесь
живете?
Шесть лет и семь месяцев я
жил в городе
у сапожного мастера, и
хозяин любил меня.
Деньги
у нас все вышли, а лекарства не на что было купить, да и не ели мы ничего, потому что
у хозяев тоже ничего не было, и они стали нас попрекать, что мы на их счет
живем.
В городе он решил ночью взломать и ограбить ту лавку,
у хозяина которой он
жил и который прибил его и прогнал без расчета.
— А женился я, братец, вот каким образом, — сказал Лузгин скороговоркой, —
жила у соседей гувернантка, девочка лет семнадцати; ну, житье ее было горькое: хозяйка капризная,
хозяин сладострастнейший, дети тупоголовые… Эта гувернантка и есть жена моя… понимаешь?
Какая причина заставила ее идти в скиты, сказать не умею, потому как хотя я в то время и
жила у Михаила Трофимыча в ключах, однако в ихние дела не вступалась, и любовницей
у хозяина моего тоже не бывала, и с чего это взято, мне не известно.
У других-то
хозяев, коли уж мальчишка, так и
живет в мальчиках — стало быть, при лавке присутствует.
Мне казалось, что за лето я
прожил страшно много, постарел и поумнел, а
у хозяев в это время скука стала гуще. Все так же часто они хворают, расстраивая себе желудки обильной едой, так же подробно рассказывают друг другу о ходе болезней, старуха так же страшно и злобно молится богу. Молодая хозяйка после родов похудела, умалилась в пространстве, но двигается столь же важно и медленно, как беременная. Когда она шьет детям белье, то тихонько поет всегда одну песню...
Но все-таки в овраге, среди прачек, в кухнях
у денщиков, в подвале
у рабочих-землекопов было несравнимо интереснее, чем дома, где застывшее однообразие речей, понятий, событий вызывало только тяжкую и злую скуку.
Хозяева жили в заколдованном кругу еды, болезней, сна, суетливых приготовлений к еде, ко сну; они говорили о грехах, о смерти, очень боялись ее, они толклись, как зерна вокруг жернова, всегда ожидая, что вот он раздавит их.
— А на што? Бабу я и так завсегда добуду, это, слава богу, просто… Женатому надо на месте
жить, крестьянствовать, а
у меня — земля плохая, да и мало ее, да и ту дядя отобрал. Воротился брательник из солдат, давай с дядей спорить, судиться, да — колом его по голове. Кровь пролил. Его за это — в острог на полтора года, а из острога — одна дорога, — опять в острог. А жена его утешная молодуха была… да что говорить! Женился — значит, сиди около своей конуры
хозяином, а солдат — не
хозяин своей жизни.
— Чорт их знает! Тьфу!
Хозяина настоящего нету, на какую — то кригу, [«Кригой» называется место
у берега, огороженное плетнем для ловли рыбы.] говорят, пошел. А старуха такая дьявол, что упаси Господи, — отвечал Ванюша, хватаясь за голову. — Как тут
жить будет, я уж не знаю. Хуже татар, ей-Богу. Даром что тоже христиане считаются. На что татарин, и тот благородней. «На кригу пошел»! Какую кригу выдумали, неизвестно! — заключил Ванюша и отвернулся.
Сам
хозяин лежал на полу
у себя в горнице и тяжело храпел с налитым опухшим лицом, раскинув руки с напружившимися
жилами.
Ворон и теперь
жил у Пазухиных и пользовался неизменным расположением
хозяина все время, хотя сам оставался туча тучей.
— Жаль,
хозяин, — продолжал земский, — что
у тебя в повозках, хоть, кажется, в них и много клади, — прибавил он, взглянув в окно, — не осталось никаких товаров: ты мог бы их все сбыть. Боярин Шалонский и богат и тороват. Уж подлинно
живет по-барски: хоромы — как царские палаты, холопей полон двор, мяса хоть не ешь, меду хоть не пей; нечего сказать — разливанное море! Чай, и вы о нем слыхали? — прибавил он, оборотясь к
хозяину постоялого двора.
Петру столько же прискучило
жить в зависимости
у хозяина, сколько находиться под строгим надзором отца.
Юлинька. Да что проку в его работе-то? Вот мой муж и немного работает, а посмотри, как мы
живем. Надобно правду сказать, Онисим Панфилыч для дому отличный человек, настоящий
хозяин: чего, чего
у нас нет, кабы ты посмотрела. И в какое короткое время! Откуда он только берет! А твой! Что это? Ведь срам смотреть, как вы
живете.
— Характер
у них очень уж крупный… Тверезые они больше всё молчат и в задумчивости ходят, а вот подмочат вином свои пружины — и взовьются… Так что — в ту пору они и себе и делу не
хозяин, а лютый враг — извините! Я хочу уйти, Яков Тарасович! Мне без
хозяина — не свычно, не могу я без
хозяина жить…
— Сами изволите знать, хозяин-то какой аспид
у нас — все на выгоды норовит, а Спирька-то ему в аккурат под кадрель пришелся — задарма
живет. Ну и оба рады.
Хозяин — что Спирька денег не берет, а Спирька — что он при месте! А то куда его такого возьмут, оголтелого! И честный хоть он и работящий, да насчет пьянства — слаб, одежонки нет, ну и мается.
Господам офицерам на воле
жить плохо, особливо
у хозяев ежели служить:
хозяин покорливости от служащего перво-наперво требует, а они сами норовят по привычке командовать!
— Но
у меня нет никакого старого
хозяина, потому что я в первый раз еще желаю
жить в гувернантках, — возразила ей Елена.
— А где-с вы прежде
жили, оттедова: вон
у нас и приказчиков николи не берут, ежели старый
хозяин за него не ручается.
Он до сих пор еще
жил, как
жил некогда студентом, и только нанимал комнату несколько побольше, чем прежде, и то не ради каких-нибудь личных удобств, а потому, что с течением времени
у него очень много накопилось книг, которые и надобно было где-нибудь расставить; прочая же обстановка его была совершенно прежняя: та же студенческая железная кровать, тот же письменный стол, весь перепачканный чернильными пятнами и изрезанный перочинным ножом; то же вольтеровское кресло для сидения самого
хозяина и несколько полусломанных стульев для гостей.
Отец
у меня скоро помер, остался я в дому полным
хозяином, все
у нас есть с Аннушкой, все спорится:
живем да радуемся.
Писал Домнин муж отцу, что Гришка
живет в Харькове
у дворничихи, вдовы, замест
хозяина; что вдова эта хоть и немолодая, но баба в силах; дело
у них не без греха, и Гришка домой идти не хочет.
Но в общем всё шло не плохо, хотя иногда внезапно охватывало и стесняло какое-то смущение, как будто он, Яков Артамонов,
хозяин,
живёт в гостях
у людей, которые работают на него, давно
живёт и надоел им, они, скучно помалкивая, смотрят на него так, точно хотят сказать...
— Будут. Трёх царей да царицу пережил — нате-ко!
У скольких
хозяев жил, все примёрли, а я —
жив! Вёрсты полотен наткал. Ты, Илья Васильев, настоящий, тебе долго
жить. Ты —
хозяин, ты дело любишь, и оно тебя. Людей не обижаешь. Ты — нашего дерева сук, — катай! Тебе удача — законная жена, а не любовница: побаловала да и нет её! Катай во всю силу. Будь здоров, брат, вот что! Будь здоров, говорю…
Разуваев
жил от меня верстах в пяти, снимал рощи и отправлял в город барки с дровами. Сверх того он занимался и другими операциями, объектом которых обыкновенно служил мужик. И он был веселый, и жена
у него была веселая. Дом их, небольшой и невзрачный, стоял
у лесной опушки, так что из окон никакого другого вида не было, кроме громадного пространства, сплошь усеянного пнями. Но
хозяева были гостеприимные, и пированье шло в этом домишке великое.
Хотя
у отца, до моего 15-ти летнего возраста, было, как я потом узнал, в Новоселках, Скворчем и на Тиму — всего при трехстах душах 2200 десятин, из коих 700 находилось в пользовании крестьян, тем не менее отец как превосходный
хозяин мог бы
жить безбедно, если бы не долги, оставшиеся еще с военной службы, вследствие увлечения картами. Уплата частных и казенных процентов сильно стесняла и омрачала и без того мало общительный нрав отца.
Меня свинцом облила тоска, когда он уехал из Красновидова, я заметался по селу, точно кутенок, потерявший
хозяина. Я ходил с Бариновым по деревням, работали
у богатых мужиков, молотили, рыли картофель, чистили сады.
Жил я
у него в бане.
— Мне, батюшка, ждать нельзя, — сказал
хозяин в сердцах, делая жест ключом, который держал в руке, —
у меня вот Потогонкин подполковник
живет, семь лет уж
живет; Анна Петровна Бухмистерова и сарай и конюшню нанимает на два стойла, три при ней дворовых человека, — вот какие
у меня жильцы.
У меня, сказать вам откровенно, нет такого заведенья, чтобы не платить за квартиру. Извольте сейчас же заплатить деньги, да и съезжать вон.
— Мадам Иванова, вы же смотрите за собачкой. Может, я и не вернусь, так будет вам память о Сашке. Белинька, собачка моя! Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная… И еще попрошу вас, мадам Иванова.
У меня за
хозяином остались деньги, так вы получите и отправьте… Я вам напишу адреса. В Гомеле
у меня есть двоюродный брат,
у него семья, и еще в Жмеринке
живет вдова племянника. Я им каждый месяц… Что же, мы, евреи, такой народ… мы любим родственников. А я сирота, я одинокий. Прощайте же, мадам Иванова.
Ераст. Конечно, всякое дело ведется
хозяином; только ведь мы от хозяина-то, кроме брани да обиды, ничего не видим. А коли есть
у нас в доме что хорошее, коли еще
жить можно, так все понимают, что это от вас. Ведь мы тоже не каменные, благодарность чувствуем; только выразить ее не смеем; потому, как вы от нас очень отдалены.
Константин. Здорово
живешь. К расчету ближе. Ты, по своим трудам, стоишь много, а ему жаль тебе прибавить; ну, известное дело, придерется к чему, расшумится, да и прогонит.
У них,
у хозяев, одна политика-то.
Многие из
хозяев решились ввести
у себя такое положение; и точно: скоро все переняли эту моду, и человеку с порядочным аппетитом, вот хоть бы и я, нег-де было пообедать порядочно. Теперь уже, в это время, этот метод брошен и с удовольствием вижу, люди вспомнили, что они созданы и
живут для того, чтоб есть и пить, и, помня краткость бытия человеческого, спешат насладиться сим благом. Хвала им за исправление беспорядка, введеного нашим средним веком!